Ульяна Соболева - Любовь - яд [СИ]

Ознакомительная версия.

— Ой, спасибо. Если только вам по пути.

— Ничего страшного. Я так давно не общался с симпатичными девушками, что, пожалуй, готов проехать несколько лишних километров.

Когда мы сели в служебную машину, разговор продолжился.

— Вежливые они, до поры до времени, Анечка. Как только поперек дороги станешь, вся вежливость испарится. Это преступники понимаешь? Их ломать надо, перевоспитывать.

— Но ведь они люди, а врачебная этика…

Подполковник усмехнулся:

— Наивная ты душа, Анечка. Практически никто не попадает к нам просто

так, многие — люди с тяжелыми статьями. Честное слово, сострадания к ним не испытывается. Вся система изначально построена так, чтобы сломить

человека, отсюда и все нечеловеческие условия и отношение.

— Вы правильно сказали, что система построена так, чтобы сломить человека. Вы озвучили то, что тюремное начальство обычно скрывает за красивыми словами. Вот только нормально ли это? Вы выращиваете матерых ушлых преступников. Мелочь ломается, а крепкие волки стают еще крепче. А потом удивляемся, откуда у нас такая изощренная и хорошая организованная преступность.

Понятно, что симулянтов немало, и просто лентяев — но и нормальных людей ставят в такие условия, где каждый выживает, как может. Или скажите нормальных там нет?

— Удивлен, Анечка, довольно рассудительно для такой молоденькой девушки как ты. Ты можешь спросить: а как же права человека, заключенного? Здесь наши позиции таковы: понятие прав человека в последнее время используются спекулятивно и однобоко. Почему-то никто не говорит о праве убитого на жизнь, о праве изнасилованной девушки на неприкосновенность и здоровье, о

праве ограбленного на личную собственность. Зато о правах убийцы,

насильника, грабителя — пожалуйста, сколько угодно. Поэтому для нас во

главе угла — права потерпевших, о которых НИКТО и НИГДЕ не говорит. Мы полагаем, что с этими пояснениями становится ясно, что почти никто из персонала учреждений не стремится очень уж строго соблюдать права заключенных.

Он был прав и будь я незаинтересованным лицом, я бы непременно с ним согласилась. Несомненно, Григорий Сергеевич очень умный человек, фанатично считающий, что он прав и его миссия наказывать преступников. Он отказывался воспринимать их как людей и возможно, будь я и в самом деле просто медсестрой Анечкой — он бы меня убедил.

Мы подъехали к воротам и нас беспрепятственно выпустили. Даже машину не досматривали. Просто ворота открылись, и автомобиль выехал за пределы колонии.

— Ну а как же все-таки права человека? То есть они ведь тоже люди. Например, заграницей тюрьмы отличаются от наших. Отношение к заключенным тоже. Хотя преступники везде одинаковые.

— Здесь я сделаю заявление, которое, возможно, покажется тебе странным: я считаю, что наше государство (а точнее, закон) излишне гуманно. Дело в том, что, по моему мнению, менталитет отечественного преступника — это совсем не то, что, скажем, голландского, или шведского. Это там заключенного могут отпустить домой на выходные, а нашего — попробуй отпусти. Большинство таких, либо сбежит (что, в общем, логически понятно), либо, что вернее, напьется и по пьянке кого-нибудь убьет. Или то же самое, но на трезвую голову. Кроме того, как показывает опыт, с большинством заключенных невозможно продуктивно общаться: каждый ищет либо подвох, либо, что чаще, личную выгоду. И это, заметь, не зависит от условий содержания и отношения, а определяется тем, что у человека в голове.

— Значит, вы уверены, что все они пропащие люди. Вы даже не допускаете мысли, что возможно кто-то был осужден несправедливо?

— Очень многие заключенные — это в прошлом дети из неблагополучных семей, или наркоманы, которые в принципе не понимают нормального языка, а реагируют только на окрик, побои, карцер или ШИЗО. Вот тебе пример гуманизации обращения с заключенными: с окон в камерах сняли жалюзи, перестали бить малолеток — они стали позволять себе хамство, угрозы по отношению к персоналу, в камерах появились случаи убийств, стали лучше кормить — появились недовольные качеством питания, пишут жалобы.

Все это я веду к тому, что бесполезно что-либо менять в нашем законодательстве в плане гуманизации. Я не говорю, что всех надо избивать или унижать, но некоторых — непременно, а некоторых нелишне и расстрелять.

Я посмотрела на подполковника. Он, казалось, совершенно уверен в собственной правоте и мне было трудно ему возразить, хотя очень хотелось, я даже язык прикусила.

— С другой стороны, для общего блага необходим профессиональный подход, по принципу "ничего личного, я только делаю свою работу". Работа преступника — совершать преступления, наша работа — лишать свободы. И не более того. Я сам всегда стараюсь следовать этому принципу, и это дает положительный результат, хотя некоторые воспринимают мою работу как ущемление их личности.

— Что ж вы, несомненно, правы. Более обстоятельного ответа на свои вопросы я еще никогда не получала.

— Очень рад, что смог тебя убедить. У меня мало хороших работников, Анечка. Конечно, я не в восторге, что ты настолько симпатичная. Ты не пойми меня превратно, только зэки тоже мужчины, притом мужчины, которые годами женщин не видели. Не хочу, чтобы началась из-за тебя вражда, а она непременно будет. Тебе, Анечка нужно покровительство на работе, чтобы не один из них в твою сторону смотреть не посмел.

Я понимала, к чему он клонит. Покровитель — это, конечно же, он.

— Ты сейчас очень занята или может заедем куда-нибудь поужинаем?

Григорий Сергеевич бросил на меня пристальный взгляд. Глаза у него колючие темные, казалось, насквозь видит.

— Сегодня я устала немножко. С непривычки. А вот завтра с удовольствием, если у вас время будет.

Фомин улыбнулся.

— Конечно, устала, тут у нас не только физически трудно, тут психологическое давление довольно сильное. Завтра? Завтра я занят, но к концу недели непременно приглашу тебя куда-нибудь.

"Осчастливил" — подумала я. Главное, что не настаивает, а ведет себя вполне прилично. Почему-то подполковник внушал мне неясный панический страх. Он подавлял своим авторитетом, прозорливостью. Мне, несомненно, нужно приблизиться к нему, чтобы усыпить его бдительность. Как же не хотелось снова возвращаться в образ Инги. Почему-то мне не верилось, что он неразборчив в связях, хотя Ветлицкий ясно дал понять, что каждая особь женского пола, работающая в колонии, побывала в постели начальника.

ПО ЛЕЗВИЮ БРИТВЫ

Артур смотрел в темноту. Ему не спалось. По палате разносился мерный храп Ветлицкого.

Ознакомительная версия.